Предисловие к репринтному изданию А.В.Анохин "Материалы по шаманству у алтайцев, собранные во время путешествий по Алтаю 1910-1912 гг. по поручению Русского комитета для изучения Средней и Восточной Азии" 1924 г., Горно-Алтайск изд."Ак Чечек", 1994 г.
Так получилось, что анохинские «Материалы по шаманству у алтайцев» оказались последней, прижизненной, так сказать, публикацией текстов призываний и обращений к божествам и духам еще действующего в ту пору шаманства. Шаманизм, крепко-накрепко обхваченный с разных концов православным христианством и алтайским буддизмом, как идеология и религиозная практика сохранялся к этому времени только по среднему течению реки Катуни и ее притокам на стыке горно-степного Алтая и черневой тайги — Аба-йыш, в зоне этнокультурных контактов скотоводов и охотников, по большому счету — Центральной Азии и Сибири. Потому-то он вовсе неслучайно уцелевал именно тут, в своем гнездовье и эпицентре с давних пор, на территории сердцевинной части Алтая, правда, ужавшейся до узколокальных размеров. Рядом грозно и неодолимо, казалось, высился Чемальский стан православной духовной миссии, победоносно распространяющей свое влияние среди «черневых татар» и северных теленгигов, а в центральной и западной частях нынешнего географического понятия «Горный Алтай» уже с начала века потухли языческие кострища и умолкли шаманские бубны.
К обозначенному этнографическому времени эта древняя религия тюрков Алтая прошла сложный, многовековой путь развития от классической эпохи хуннов и тюрков, и даже ранее, встречаясь и выдерживая век за веком натиски великих учений Востока — конфуцианства и даосизма, манихейства и буддизма, зороастризма, несторианства и мусульманства.
«Материалы по шаманству у алтайцев» А. В. Анохина со времени публикации и по сей день остались наиболее обширным и обстоятельным собранием шаманских мистерий по сравнению со всеми предыдущими изданиями. Этот ныне всемирно известный труд, по степени и значимости поистине классический труд, был издан в количестве всего лишь 60" экземпляров как очередной сборник Музея антропологии и этнографии при Российской Академии Наук и с тех пор на протяжении семидесяти лет не переиздавался. И за все это время не было, пожалуй, ни одного специалиста по религиеведению, а по шаманизму у сибирских народов в особенности, включая исследователей по смежным дисциплинам, кто так или иначе не ссылался бы или не черпал из собрания материалов А. В. Анохина, этого регента, преподавателя пения и музыкальных дисциплин, не обладавшего никакими учеными степенями и званиями — настолько значителен по первозданному качеству и объему, а также по научной уникальности собранный и освоенный им материал. Хотя эта работа А. В. Анохиным была подготовлена к изданию по «горячим следам», непосредственно по результатам путешествий по Алтаю в 1910—1912 голах еще в то, довоенное, дореволюционное время и просмотрена и одобрена такими корифеями по сибирскому шаманизму как В. В. Радлов и Л. Я. Штернберг, печатание возобновилось только десять лет спустя, после того как миновали бури и грозы. В завершении работы принял самое деятельное участие талантливый ученик и соратник В. В. Радлова, выда-ющийся русский тюрколог С. Е. Малов. В сверстанном виде работу просмотрел и одобрил академик В. В. Бартольд.
И еще получилось так, что «Материалы по шаманству у алтайцев» остались, как это видим теперь, к великому сожалению, венцом письменной фиксации драгоценных памятников духовного наследия алтайского народа. Все трагически оборвалось. Дело в том, что помимо ожесточенных гонений на религиозной почве со стороны ортодоксальной буддийской церкви «гэлукпа» в Джунгарии «во времена Ойрот-ханства» и с начала водворения на Алтае в 1830 году православной духовной миссии со стороны христианства, шаманизм, точнее его остатки, получил — наряду и одновременно со своими гонителями — ровно сто лет спустя! — сокру-шительный большевистский удар. Удар, искоренивший шаманизм вчис-тую, поскольку был нанесен всей мощью государственно-политического аппарата, осуществлявшего путем «диктатуры пролетариата» великое социалистическое переустройство на одной шестой части суши. 1930-й оказался роковым годом, оборвавшим естественное течение алтайской духовной жизни. После этого внутреннее саморазвитие Алтая подверглось длительной мутации. Наступил период насильственной обскурации. На протяжении всего полного цикла в 60 лет по лунному календарю, пока вновь не замкнулся круг, мы могли говорить и писать о нашей религии, в частности о шаманизме, не иначе как в рамках конкретной идеологии и не более, как в порядке научно-этнографического изучения. Местные власти Ойротии в том году, по всей видимости, не без подачи научной обслуги из столичных центров, пошли на репрессивные меры, путем директивных распоряжений запретив любые проявления религиозно-культовой практики. Запретами на религиозную деятельность дело Не ограничилось, всех служителей культа вместе с ликвидацией байства и кулачес¬тва как эксплуататорского класса сослали, кого в казахские степи, кого на север, в нарымские топи и болота.
Поразительный факт! Вслед за камами и ярлыкчы, помимо воли рас-ставшихся с родным Алтаем, неожиданно и скоропостижно покинул белый свет и сам А. В. Анохин, обвиненный в свое время в вероотступничестве и объявленный «апостолом идолопоклонства». Случилось это 31 августа 1931 года. Непосредственно перед кончиной он, по обыкновению своему, искупался в куйумской речке. Видимо, произошел резкий перепад тем-пературы тела, вследствие переохлаждения сосуды сузились, ему стало как-то необыкновенно холодно после купания, отчего он попросил выпить немного, но не помогло, и, упав, больше не поднялся. Разумеется, это внешние, физические причины его быстрой кончины. Сегодня, пожалуй, уместнее было бы констатировать, что духи взяли его к себе. Прекращение насильственным образом биения духовной жизни Алтая закономерно образом повлекло за собой остановку и его неуемного, горячего сердца не так ли? Вот так, искоренили, изничтожили шаманизм вкупе с бурханизмом и православием, но что потом мы получили взамен, кроме духов¬ного оскудения и нравственной деградации всего общества?
А ныне — просто душевный вакуум, стремительно заполняемый всеми мыслимыми и немыслимыми атрибутами зла, невежества и порока. Да, воинствующие атеисты не знали и не понимали, к сожалению, тех вещей, что выходили за пределы их обыденных представлений о мироустройстве человека, то есть шамана — носителя и хранителя знаний о духах. Физи-чески можно уничтожить, только вот духи — на то и духи, что неизничтожимы они человеком и воздействиям, обычным для людей, никак не поддаются. Их можно в таком разе объявить — для утешения самих себя — несуществующими, и все, поскольку ограниченному сознанию и органам чувств людей во плоти они не подвластны, следовательно, не объяснимы. Только человеческому сообществу легче от этого вряд ли стало, разве что приумножились беды и страдания.
И вот еще какое обстоятельство следует иметь в виду, памятуя о кончине А. В. Анохина. «В 1930 году экспедиция московских этнографов, руководимая С. А. Токаревым, встретилась с Андреем Викторовичем в с. Куйум. Растроганный встречей с коллегами, он, как вспоминал С. А. Токарев, устроил в их честь байрам-праздник, много играл на пианино и пел, — пишет Н. И. Шатинова. — Договорились встретиться еще раз в следующий приезд московских этнографов: «Следующего раза» не состоялось. Это был тот самый год решительного искоренения «докапиталистических пережитков в Ойротии». Но как раз вслед за этим А. В. Анохина не стало...
Так, значит, все погибло и все было попусту? Нет, к счастью, наступили дни, когда период духовного беспамятства, облаченного в наукообразные одеяния, период темного безбожного поветрия бесповоротно завершается, оставляя за собой страшный век потрясений и испытаний для светлоликих людей и народов. И вновь становится неизбежным и необходимым божественный свет и нравственный катарсис для ВСЕХ, КТО осознал и ощутил в себе веру и совесть. Как бы жестоки не были гонения на веру в предшествующее время и каким бы мучительным ни был ныне процесс внутреннего самоочищения, в обществе зреет и крепнет понимание того, что Божья истина неодолима, и если, бывало, как это видим уже по истории нашего советского периода, нарушался естественный ход вещей то все же постепенно, в свой черед все становится на свои места в полном соответствии с законами диалектики, кармы и причинно-следственной связи.
Фанатизм всегда безбожен, даже если рядится в тоги тех или иных религий. Он всегда невежествен, даже если облекается в формы самых модных научно-философских учений. Мы уже стали умнее на целый век. поскольку имели возможность и увидеть, и сравнить великое множество к только в одном этом столетии, не говоря об опыте других эпох и цивилизаций. Фанатизм всегда нетерпим. К инакомыслию. К иноверию. К непохожему укладу и обычаю, другому, чем у него, складу и строю души. Не говоря о другом общественно-политическом строе и социально-экономической формацин. Наше время показало со всей очевидностью и беспощадной прямотой и этот примечательный факт. То, что мы знали по теории и предполагали не долженствующим приключиться с нами самими или на килем веку, то вдруг лавиной и неотвратимо обрушивается на нас, заставляя нас и прозревать, и прорастать стремительнее к вселенской всеобщей истине. Как замечательно, когда низвергаются ереси и рушатся утопии!
Фанатизм — это нетерпимость, прежде всего к Истине. К объективной дальности. А она, Истина Божия, не может быть только лишь двухцветной — черной или белой. Истина — это не только Добро и Зло. Истина охватывает одновременно и то, и это, и еще Нечто большее, что не вполне доступно, нам и Нечто такое, что находится за физическими пределами нашего восприятия и нашего, весьма ограниченного, надо признать, по своим пространственно-временным параметрам, сознания.
Что есть, вообще говоря, проявления или откровения Духа Алтая? Каким образом, если не по тому же божественному промыслу, постигается нами то, что непостижимо вовне? Это что — поэзия, искусство, философия, путешествие, или это все вместе и одновременно. Какая связь — прямая и опосредованная — Неба, Земли, Человека? Эманации духа, излучения мысли, проистекания слова. В виде молитв, обращений, заклинаний и призываний. Соединение, стыки и швы сочленения миров — внутренних и внешних. Золотая Гора. Золотой Кол. Златой Престол. Хан- Алтай. Белые и синие небеса. Сферы и слои. Девяносто девять миров. И наш мир, наша земля, наш Алтай. Как земля. Как родина. Как дух-божество. Истина — это Алтай. Истина — это Совесть. Без нее человеку недоступно постижение мира духов.
Ну не парадокс ли, духи сохранены и сбережены. Нам известны их имена, их функции и предназначение. Мы можем вновь обратиться к ним по имени и величию. Нет ли тут некоего противоречия с точки зрения человеческой логики? Как так получалось, что вопреки сопротивлению и противодействию они тем не менее заносились на бумагу, записывались, ложились в зримые и доступные строчки и ряды, следовательно, фиксировались в основном как раз своими антиподами и принципиальными оппонентами шаманской идеологии? Правда, за 60 лет, миновавших с той поры, — всего лишь за одну фазу, один цикл, — мы превратились неким образом в обычных людей, таких, которые лишены коммуникативных свойств души, обеспечивавших нашим предкам желаемые контакты как с духами родной земли, вод, небес, так и со своими тёсами — духами предков, обеспечивавших по надобности и доброй воле своей обережение и защиту, мир и благополучие, здоровье и благодать.
Если существуют закономерности подобного перерождения, следовательно имеются и пути преодоления и преображения, существуют возможности выхода из духовного анабиоза.
Весьма показательны жизнь и судьба Анохина. Его феномен.
И впрямь, по прошествии столь длительного времени постле вечного упокоения в Куйумской долине, с полным основанием его можно наречь настоящим избранником духов, которые доверили ему поведать людям о себе на их, доступном им самим, языке. Вся его внешне неустроенная жизнь, которая в личном плане порушилась, изломалась, его необычайно скорое сродство с этнографическим бытом и природой Алтая, особенная дружба с алтайцами-шаманистами, а более всего его научно-исследовательская, музыкально-поэтическая деятельность изобличают в нем не просто ученого-этнографа, а настоящего кама-интеллектуала, который мог по-настоящему, изнутри, постичь сокровенную суть того феномена что именуясь шаманизмом, на самом деле представляет собой удивительно целостный, дуалистический, в то же время многомерный и многогранные религиозно-духовный комплекс мировосприятия. Вот почему труды А. В. Анохина по алтайскому шаманизму имеют столь непреходяшее значение. Светила русской тюркологии, востоковедения, этнографии и фольклористики давно и достойно их оценили. Конечно, счастлив тот, кто удостаивается при жизни похвалы и признания современников. Особенно когда речь идет о науке, творчестве и искусстве. Но еще важнее для художника и творца, исследователя и ученого, когда его имя и труды будут возвышать и укреплять дух благодарных потомков. Столь высокой награ¬ды удостаивается только тот, кто еще при жизни осознает свое дело и призвание — без языческой гордыни — как служение Богу, ибо только Он — истинный судия человека во всем и только Время выносит настоящую оценку трудам человека. Именно в этом, высшем смысле, А. В Анохин воистину счастлив.
Да, его подвижнический труд давно признан Алтаем и его общественностью. И нет никакого смысла повторяться в похвальных оценках, подчеркну только, что на новом этапе необходимо глубинное осмысление и освоение его огромного культурно-духовного наследия. Мы еще не открыли его для себя. Еще предстоит его настоящее возвращение в алтайскую национальную культуру. Мы еще находимся пока на дальних подступах к действительному погружению и познанию основ собственной духовности. А тут и риск большой — пока подступаемся, пока раскачиваемся, как бы не смыло всех нас серой и мутной волной бездуховности и антикультуры общества потребления и накопления.
На протяжении двух столетий собирался и накапливался конкретный материал по алтайскому шаманизму. В записках путешественников, рассказах и воспоминаниях очевидцев, изысканиях ученых — по крупицам и фрагментам, капля за каплей и поколение за поколением — откладывались необходимые знания. Анохинским «Материалам по шаманству у алтайцев» предшествовали три наиболее крупные публикации шаманских. мистерий — у В. И. Вербицкого в «Алтайских инородцах», В. В. Радлова в книге «Из Сибири. Страницы дневника» (глава VI. «Шаманство и его культ»), Н. Потанина в «Очерках Северо-Западной Монголии».
Каждая из них отражала, естественно, не только взгляды и позиции автора и собирателя по данной теме, но и представляла собой определенную сводку знаний и представлений о предмете на данный момент. Помимо них следует назвать труды таких деятелей Алтайской духовной миссии, как Ст. Ландышев, М. В. Чевалков, В. Постников, К. Соколов и других. Немаловажные сведения содержатся в конкретных работах Н. М. Ядринцева, А. В. Адрианова, И. М. Штыгашева, Н. Ф. Катанова, Г Л Майнагашева, Н. Я. Никифорова, Г. И. Чорос-Гуркина, других исследователей дооктябрьского периода. Значителен и весом вклад в изучение и сбор материалов по алтайскому шаманизму ученых советского времени — Л. Е. Каруновской, Н. П. Дыренковой, Д. К. Зеленина, Н. А. Баскакова, С. А. Токарева, С. Г. Кляшторного, И В. Стеблевой. В. П. Дьяконовой, Н. А. Алексеева, А. М. Сагалаева и многих других — всех не упомянуть и не перечесть. Собственно говоря, ТАКАЯ задача и не ставится. Важно очертить этапы собирания и изучения, наметить ступени освоения и осмысления.
Полвека жизни посвятил последовательному изучению алтайского шаманизма Л. П. Потапов, завершив этот длительный и напряженный отрезок научной деятельности изданием капитального труда «Алтайский шаманизм». В монографии дана, наконец, точнейшая оценка этой классической религии предков алтайского народа как религии, сложившейся есственным путем — без всякого вероучителя и основателя — в ходе длительного исторического развития. «Алтайский шаманизм» Л. П. Потапова также замкнул и суммировал в себе уровень и комплекс знаний НАУЧНОГО изучения алтайского шаманизма за советский период.
Таким образом, подытожим то, что мы имеем на сегодняшний день, когда в связи со 125-летием со дня рождения А. В. Анохина предпринимается первое за семьдесят лет переиздание основного источниковедческого труда по алтайскому шаманизму. И поразмыслим, только ли памятная дата вызвала у нас необходимость обращения к шаманизму как к определенной, но все же уже пройденной нашим народом духовной ступени развития?..
Письменная фиксация основных догматов и канонов алтайского шаманизма в виде текстов-памятников была завершена уже в самом начале советского периода. Затем, истекший уже, данный период в отношении алтайского шаманизма был характерен в основном историко-этнографическим, фольклорно-текстологическим изучением. Вследствие крайне политизированных ограничений не могло идти и речи об изучении всерьез с основательных духовно-философских позиций. Правда, завершился этот ДАЛЕКО неоднозначный, противоречивый период важнейшим признанием Л.П. Потаповым шаманизма как самобытной и цельной религии. Вместе с тем он все же особо оговаривает, что культовая практика шаманизма исчезла на Алтае навсегда с изничтожением в 30-е годы рода-племени настоящих шаманов.
Но так ли это? Не преподнесет ли время новые сюрпризы, как это случалось нередко, на рубеже веков и тысячелетий, на стыке культур и цивилизаций? История Алтая знает немало примеров того, как п жесточайших гонений и религиозно-философских противоборств алтайская духовность неоднократно возрождалась, и, если даже ее традиции временно пересекались, то подобно огню лесному, загнанному вглубь ; не совсем потушенному, по системе подземных узлов и корневищ раз¬гораясь, вспыхивала вновь и вырывалась на поверхность. Вспомним, кт: бы мог ровно сто лет тому назад даже робко предположить, когда пс лучшим долинам Алтая, отторгая лучшие угодья земли, изгоняя бедных. кочевников-шаманистов с родной земли вверх и в стороны, в холодные каменистые ущелья и дикие неудобицы, тесные для скота и стойбищ шумно валил нахрапистый торгово-ростовщический капитал, благословляемый властями и церковью, что Дух Алтая ответит на это рождение м новой и сильной религии, собравшей и сплотившей воедино, а значит волю к жизни своих сыновей и дочерей! Подумаем, не подступает ли ВНОВЬ такое лихолетье и готовы ли мы ответить на вызов времени...
Одно несомненно: Алтай — на духовном распутье, как и век назад Возвернемся ли назад, к истокам, а точнее, шлепнемся ли в аборигенно-туземную грязь под улюлюканье новых, торжествующих хамов и хапуг или же воспрянем и возвысимся, чтобы предстать перед всем миром малым да удалым батыром? Пожалуй, когда подступает вновь всеобщий кризис системного порядка, нам крайне необходимо незамедлительное обновление, иначе говоря, духовное преображение. Или тлеть, идя к неизбежной погибели и угасанию посреди беснующегося мрака и клокочущего Зла терзающего и кромсающего на наших глазах огромное тело страны, ставшей жертвой злых духов, порожденных ее несбыточными иллюзиями и призрачной мечтой, или принять вызов и выстоять, подобно былинке-травинке под напором лютого ветра, ее ведь можно и пригнуть, и выпрямить, но невозможно уничтожить, убить.
Алтай — посреди бушующего Океана. Яснее ясного.
Поскольку нет и не бывает абстрактных, так называемых «обшечеловеческих» ценностей, то их пытается нам всучить в красивой упаковке ловкая пропаганда по части ловли слабых человеческих душ. Подобное надувательство не внове. Да, общечеловеческие ценности, безусловно существуют, но только как комплекс, складываясь в сокровищнице все г: наилучшего и ценностного, что накапливается постепенно, из века в век как проявления или откровения национальных культур и идеологий, образа жизни, мировосприятия и самоидентификации различных народов и стран. А без такого признания какие или чьи это «ценности»? Марсианские? Внеземных цивилизаций?
Вот почему именно на данном, крайне извилистом и рискованом этапе, на исходе века нынешнего и развилке путей в очередное тысячелетие, нам столь настоятельно требуется скорейшее погружение в глубины своего природного и духовного наследия, правильное переосмысление национальных начал в связи с необходимостью великого духовного кмпромисса в современном мире, пока человечество в своем космическом и все ускоряющемся витке развития разворачивается в познании законов ноосферы к изначальной именовавшейся не столь давно уничижительно-скромно — «ранней») религии как философии природы, за которой скрывается некое Высокое Знание, чьи отголоски уловимы в культурах и мифологиях не только Древнего Египта и Древней Индии, но и у народов Алтая, Сибири, Индейской Америки.
Это же древнее, загадочное Знание словно объемлет собою и все мировые религии, как бы они ни отличались друг от друга формально-обрядовой стороной. Высокомерно попираемый и теснимый ими шаманизм, будь он алтайский или американский, арктический или африканский, как раз откровенно предполагает существование некогда, предшес-твующего нашему и погибшему по своему неразумению человечества, и признает также наличие других миров — «верхних и нижних», находящихся не только за пределами видимого, земного Неба, но и в других измерениях и плоскостях. Только Знание это словно закодировано в своеобразной символике, зашифровано в малопонятой, буквально переводимой лексике, намеках и недомолвках, во всем том, что должно разуметься, подразумеваться, но ни в коем случае не должно быть произносимо вслух. Многое и очень значительное сокрыто за позднейшими напластованиями и привнесениями со стороны, зачастую случайными, наносными. Разуме-ется, наука, основанная на материалистической философии, логике и фактах, едва ли способна отнестись к этому явлению непредвзято, что мы и видим по тому, как она не может объяснить и растолковать вразумительно происходящее с нами и со всей страной.
Психологический смог страну заполнил прежде, еще раньше, чем подступила к ней беда другая — экологическая, А она в свою очередь оказывает все возрастающее влияние на всю внутреннюю сущность че-ловека, заполняя и обволакивая окружающую его среду обитания, оттого любые движения его души, проявления чувств и помыслов оказываются в прямой зависимости от степени чистоты или загрязненности этой среды. Это похоже на возникновение и распространение пандемий, берущихся внезапно, невесть откуда, но, в отличие от них, не развеиваются и не проходят, поскольку не принимается никаких очистительных мер нравственно-общественного характера. Полнейшая атрофия совести у значи-тельной части населения — вот название жесточайшей хвори, поразившей ныне нашу страну. Именно от нее, а не от экономической разрухи и социальной неряшливости страдает и мучается весь народ. Никому от этой хвори не отсидеться за толстыми запорами и высокими стенами коттеджей и дач, дворцов и офисов. Всех она найдет и поразит в свой час и срок. От нее не откупиться и не избавиться, поскольку хворь эта зародилась и проросла в наших собственных душах, о наличии которых нам велено было забыть. В свое время столь ничтожно мало уделялось времени и геста в нашем внутреннем мире вопросам души и совести, жизни и смерти, добра и зла, что это лишний раз подтверждает, в каком королевстве кривых зеркал мы пребывали да и продолжаем пребывать, даже не задумываясь, в каком плену находимся. И до сих пор мы опутаны сетью ложных представлений, так, что не ведаем истинных — иных — ценностей, более того, продолжаем втаптывать в грязь бесценные сокровища делаем это просто и буднично, не стыдясь, поскольку не ведаем греха, и не и убоясь, поскольку не представляем себе цены искупления и суда. Мы привыкли так жить, не заботясь о посмертной чести и вечной душе. Нам так внушили. Нас так скроили. Нас учили и воспитали в дерзостном невежестве лютующем хамстве, не признающем ни отца, ни мать, ни Бога, ни черта, ни прошлое, то есть предков, ни тем более будущее, то есть своих же потомков. Значимым, истинным объявлялось только текущее, суетное. Материально-реалистичное. Долженствующее быть, находиться, обретаться тут, под рукой, сиюминутно. А ныне эта сатанинская круговерть, обернувшись ложной свободой, возросла миллионократно, заполнила не только улицы и площади, экраны и страницы, сцены и ристалища, но и залила все поры несчастного общества, погружающегося во все более и более глубокий, беспросветный мрак Инферна. Разумеется, такой сгусток труднопрошибаем даже для живительного света солнечных лучей, для очистительных движений ветра и воздуха, пока людские мозги проросли шерстью, а сердца заплыли, затянуты жиром, они не способны откликнуться на зов стихий, на солидарность с природой. Слишком тяжела концентрация зла, тьма-тьмущая над землей, и оттого мрак и безысходность воцаряются в душах людей. Весь мир, затаив дыхание, следит, кто с болью и жалостью, а кто с нескрываемым злорадством за Россией: сможет ли, сумеет ли очиститься и одолеть, перебороть зловещую Тьму светлый Дух — Арасей-Ээзи? Неужто, думается иногда в отчаянии, Россию ждет участь Древнего Рима? А почему бы и нет, нашептывает тихий, но ЗЛОВЕЩИЙ голосок, коль не хочет, не желает озарения сам ее народ, так тому и быть, разве не Господь покарал Содом и Гоморру, лишил языка и разума Вавилон, и низверг дерзостный, самонадеянный Рим? Разве не порушились великие царства и империи, отступившие от нравственных устоев и естественных законов? Разумеется, нам, не привыкшим на своем коротком человеческом веку видеть гибель подобных махин, трудно свыкнутсяя с подобным исходом, даже представить себе невозможно. Слишком неизмеримы масштабы и величины. Но вот простой пример. Сколько человек ни видит смертей, кончины, гибель людей — близких или чужих, но трудно ему вообразить, представить собственный конец — душа его, живая плоть не смиряется, восстает где-то там, в глубинах и тайниках сознаний. Так и с Родиной — своей, а не чужой.
Ну, а ежели присмотреться, да призадуматься крепко, ежели вот так да разом попытаться обхватить мысленным взором все то, что творится с ней, одной шестой частью суши? — жуткая ведь картина предстанет, все равно что бьется, корчится в страшных судорогах и конвульсиях огромное, живое тело, сводит руки, ноги, льется, хлещет кровь, внезапно - охватывает беспамятство, словно сводит с ума, издаются какие-то нечленораздельные, невнятные звуки и крики, производятся непроизвольные движения и т. д. И все это продолжается вот уже в течение ряда лет. как говорится, болезнь затянулась. И есть ли надежда на выздоровление? Посмотрите, какая сверхконцентрация тьмы в обществе материальной наживы. Культ «золотого тельца» заместил место Бога, а несчастным этим все одно — лишь бы где что урвать да хапнуть. Уже Везувий клокочет, а Помпеи предаются греху и разврату! Уже дороги все разбиты, а все хотят кататься на иномарках! Не работать, не производить, а жить припеваючи, отпихивая от корыта с пойлом более слабых и тщедушных.
Ныне граница проходит не между государствами, но между душами. Не религии разделяют людей, но вера и безбожие, зло и остервенение, добро и любовь. Граница главная пролегла между людьми Бога и людьми Дьявола. А для этого нет и не может быть никаких границ и пределов , установленных людьми и для людей.
И вот эта-то происходящая на глазах у всего мира вы — это особая пагуба. Она обусловлена особенной и непосвященных первопричиной. Это пагуба не столько или социально-экономического порядка, как представляв: депутаты и хитроумные политики. Воздействие извне? Конечно, это имеет место, но это — побочный отрицательный эффект, который лишь отягощает течение болезни вследствие ослабленности организма, вследствии нарушения общей иммунной системы. Погибель эта — месть Арасей-Ээзи (Духа России) за разор своего Очага-Гнездовья в душах и сердцах народов. За забвение заветов предков. За отступничество звания и своей всемирно-исторической миссии. За жгучую ненависть и заглядывание на чужой каравай.
Да, диагноз точный. Только эта погибель — еще не смерть. Духи взяли свое. Понадобился только век для завершения трагического цикла - замкнуло на физической гибели Системы, созданной для борьбы против них, в течение сотен и сотен лет оберегавших и защищавших людей от злой напасти, лихолетья и ворогов-татей. Коль добрые духи отвернулись от предавших и позабывших их людей, злые демоны, взращенные и сконцентрированные Системой в самых что ни есть жизненных центрах, съели ее саму, накинувшись вначале на своего творца — Партию. Так всегда происходит с теми, кто незнаком с классическими законами и положениями шаманства и не умеет обращаться с духами. Все происшедшее настоящие камы, будь они рядок бы объяснить примерно так, как это попытался сделать я. Когда Система была всемогущей, она пребывала в полной уверенности, что дело ее правое , а главное, бессмертное. Так было заложено в ее учении великими шаманами. А поскольку последующим преемникам было строго-настрого запрещено развивать, улучшать основные положения которые именовались высокопарно «всеобщими истинами», то Система не понимала, что ее задавят, задушат под конец собственные и эманации зла, разрушения и безверия — ведь они, будучи раз сотворены либо внедрившись в тело сами, не отстают до тех пор, пока не изведут. Не только человека. Но и страну, народ, государство, как выяснилось.
Способы изгнания бесов-узутов в шаманизме разработаны досконально. Не хватило умения «шаманам» Системы — они умели пользоваться только своим оружием, они прислушивались только к своим словам, все остальное отвергали как предрассудки и пережитки прошлого. Вот почему они теперь сами стали «пережитками прошлого», с которыми ведут борьбу жрецы другой школы, взобравшиеся тем временем на их места.
Эти также не понимают шаманский язык и символику. Как же они будут лечить эту «особую болезнь» России, применяя заморское зелье!..
И вот сейчас самое время повернуть повествование к другой ипостаси алтайской национальной религии — бурханизму. Это убедительнейший пример того, как сам народ нашел наилучший выход из мучительного кризиса, поразившего все стороны его быта и самого этнонационального существования в сложнейший для себя период. Экономические, социаль-ные, духовные обстоятельства, складывавшиеся на тогдашнем Алтае были весьма и весьма схожи с нынешними.
В самый канун наступления эпохи великих войн и революций, смут и потрясений необходимо было заложить нерушимые основы и твердыни для защиты и сопротивления, для укрепления народного духа, усиления устоев традиционного мировоззрения с тем, чтобы Алтай смог выстоять вопреки всем агрессивным вызовам времени в течение XX века. Кто бы смог совершить подобный подвиг? У алтайцев — некрещеной и кочевой части народа — тогда, естественно, не было ни ученой интеллигенции, ни теологов или философов, способных к религиозному реформаторству, ни тем более дальновидных политиков, которые пеклись бы о будущности своего народа, ни даже толковой администрации, кроме полуграмотных зайсанов, озабоченных больше своим животом, нежели абстрактными вопросами бытия, как добро и зло, свет и тьма, мир и война, земля и воля.
И тем не менее, казалось бы, невозможное свершилось! И совершал это, конечно, ак jaнг. Бурханизм — термин, прямо скажем, условный и крайне неудачный. Это был решительный шаг вперед и мгновенное пре-ображение в крайне неблагоприятных условиях надвигающегося века. Внешне неожиданный всплеск новой веры, могучий духовный взрыв произошел в горах и долинах Центральной части Алтая ровно за десять лет до начала грандиозной катастрофы в мире — начала первой мировой войны. Почему-то никто из ученых-специалистов до сих пор не задумы-вался над этим, не озадачил себя вопросом, как и почему так произошло. Бурханизму в этом отношении повезло еще меньше, чем старому шама-низму. Политизированный подход к этому течению алтайской духовной мысли все еще не преодолен. Его, собственно говоря, не изучали, но скорее бичевали, оплевывали и поносили. В чем причины и первоистоки столь лютой ненависти к этому светлому Учению? Какой только хуле и клевете не подвергалась наша вера, чего только не слыхивали уши наших отцов и дедов да и нас самих по сей день в отношении наших святынь и непреходящих ценностей! Ведь все продолжалось вплоть до крушения политической системы, основанной на идеологической монополии КПСС. Но это еще не самый конец — подобное холуйско-плебейское отношение к национальной религии — по инерции, пожалуй, и с учетом «уездности», периферийное мышления и в силу отсталости общественного сознания — все еще продолжает гнездиться в умах и нынешних бонз, и псевдоученых — выкормышей прежней Системы.
Бурханизм или «белая вера» — это как раз убедительный пример той самой успешной «переработки старого в новое» — пример хорошо известный фольклористам и этнографам. Прямой наследник алтайского шаманизма как пантеистического способа восприятия и объяснения окружающего мира, бурханизм вобрал из него все лучшее, решительно вычистив позднейшие наслоения и неизбежные суеверия и пороки. И в то же время, как его непримиримый низвергатель и антипод, бурханизм отбросил мракобесие, кровавые жертвоприношения и фокусы над больными, ритуальную грязь и бытовую неряшливость, присущие шаманистам-кочевникам, столь красочно живописуемые Радловым на страницах его дневника «Из Сибири».
«Бурханизм... по своему содержанию есть совершенно новый вид религии, не встречающийся еще в жизни народов», — такую характеристику дал в свое время А. В, Анохин, хотя «ак янг», на наш взгляд, это не столько «новый вид», но скорее восстановление в изменившихся условиях синкретической религиозно-философской традиции, характерной для Цен¬тральной Азии, где веками происходил удивительный симбиоз религий, культур,, языков и этносов. И перевод был сделан на скорую руку, не вполне точный в смысловом отношении. Тут мы имеем дело с буквалистской калькой с плохо понимаемого алтайского, в котором слова зачастую имеют двойной, сокрытий подтекст, раскрываемый только посвященным, то есть верующим, адептам-единоверцам. Алтайский язык — это язык тюрков-буддистов и несториан, приобщенных с давних пор к возвышенным учениям Верхней Азии. В сакральном языке алтайских тюрков — теленгитов-телеутов «белая вера», ак янг — это значит, правая, святая вера. Для пущей убедительности приведем, например, перевод благоверным протоиереем М. В. Чевалковым шаманистского выражения: «алты оркошту ак ягалым» — то есть «шестишишечный (шестигорбый мой белый (святой?) бубен». (См. Г. Н. Потанин, Очерки Северо-Западной Монголии, выпуск IV. СПб, 1883 г. стр. 42). Уж он ли не знал христианский лексикон и он ли не сознавал сокровенный подтекст родного языка!
Ак янг — это значит вера чистая, пресветлая. Иначе говоря, без кровавых жертвоприношенийдухам, без мучительств животных, без употребления «эки ачу» — курения табака и винопития и, конечно же, без якшания с царством Эрликовым при любых обстоятельствах. Этим подчеркивалась еще и чистота Учения.
Ак янг — значит вера святая. А белой, то бишь святой, в отличие от «черной», камской называли свою веру христиане Алтая, Семиречья и Монголии в средние века, в период до и после образования Монгольской империи.
«Для народов Центральной Азии цвет всегда служит и опознавательным, и оценочным признаком. Название «желтая вера» возникло в древности, ибо последователи Будды Гаутамы, Шакья-Муни, явившегося людям в образе царевича, носили одежды желтого цвета. Удержалось оно и тогда, когда ламы в Тибете и Монголии ходили в бараньих шубах. Христианство, распространившееся в Монголии в X—XIII веках в форме несторианства, называли «белой верой», а древнюю тибетскую религию бон — «черной верой». (Н. Гумилев, Старобурятская живопись, М., «Искусство», 1975 г. изд., стр. 7).
«На Алтае шаманизм в XIII веке уже был сильно развит, уживаясь там с несторианством». (Л. Н. Гумилев, Поиски вымышленного царства, М., 1970, стр. 300).
«Христианство несторианского толка еще в IX веке распространилось среди енисейских кыргызов и сосуществовало у них с шаманистскими культами». (С. Г. Кляшторный, Историко-культурное значение Суджинской надписи. — Проблемы востоковедения. 1959. № 5, стр. 166—168).
«Не исключено, что следы влияния несторианства прослеживаются в алтайских мифах о сотворении мира». (С. А. Токарев, Докапиталистические пережитки в Ойротии, Л., 1936, стр. 134).
Эти цитаты приведены с целью показать, что мы ко всему вышеска-занному имеем самое непосредственное отношение в течение всего обозначенного периода, а оттого название или термин «ак jaнг» — белая вера — вовсе не является выдумкой бая Манди или реформатора Шуура. Этим названием подчеркивались три обстоятельства, имеющие принципиальное значение как для адептов обновленной веры, так и для окружающих — шаманистов, христианских попов, местных властей; принадлежность к России, то есть подданство Белому Царю, преемственность к древней «белой вере» — несторианству своих предков и трансформированный ее характер — по отношению как к шаманизму, так и буддизму ламаистского толка.
Следовательно, как видам на этих примерах, переходы из других форм в другие, трансформации культов местных духов и божеств и включения их в пантеоны несторианства и буддизма были нередки как в древнеуйгурские (теленгитские по отношению к территории исторического Алтая) и киданьские, так и найманско-кереитские, монгольские времена. А из этого следует, что с подобным явлением мы имеем дело и в реформатор¬ские для северного буддизма времена Цзонхавы (XIV век), и Зая-пандиты в Ойротском Союзе (XVII век). Так, в примечании 160 на странице 202-й своей монографии «Алтайский шаманизм», споря и не соглашаясь с С. Г. Кляшторным, Л. П. Потапов утверждает следующее: «С. Г. Кляшторный в статье «Мифологические сюжеты в древнетюркских памятниках» (с. 133) назвал неточным мое замечание о том, что в памятниках уйгурской письменности Умай как божество не встречается. В доказательство он сослался на уйгурский текст X в., в котором названа «благодетельная Умай-царица и включена в буддийско-тюркский пантеон». Но я не могу принять его упрек, так как исследовал и писал об Умай как об одном из высших божеств древнетюркских шаманистов и не рассматривал буддийско-тюркский пантеон. Перемещение же божеств и духов из шаманистского пантеона в буддийско-ламаистский и обратно является довольно известным и неоднократно отмечалось, например, у телеутов, бурят, монголов. В таких случаях обычно при сохранении божества его сакральные функции изменяются, хотя иногда остаются прежними, но в новом выражении».
Ак Янг (Светлая Вера) — это великий компромисс, найденный мудрой душою алтайского народа между древним изначальным шаманизмом, пантеистическим буддизмом и христианством, а также исламом. Это Учение, открытое к диалогу, к взаимодействию и позитивному развитию на синкретической основе, не оскорбляя и отвергая, но сочетая и дополняя друг друга. В нем слышны еще какие-то, нами не вполне осознаваемые, отзвуки Учения Лао о Вечном Пути — Дао. Но Дао — не как Jол, а как Салым.
«Ак янг» не подавил, не уничтожил шаманство как комплекс нравственно-этических ценностей тюрков Алтая. Он только прекратил шаманскую практику как способ лечения больных путем жертвоприношений скота духам. Более того, он сохранил и развил светлую пантеистически-экологическую сторону классического шаманизма. Культ гор и рек, отчей земли-воды приобрел еще более отчетливые очертания всеобщего культа Алтая как Кудая на уровне монотеистической религии. Вследствие мягкого принуждения и побуждения многие бывшие шаманы стали вестниками и проповедникам обновленной религии, вероучителями — ярлыкчы. Трансформация и обновление религии укрепили духовно-нравственные элементы и общинно-коллективистские тенденции в социальной структуре алтайского общества несмотря на бурное развитие капиталистических начал в экономике и хозяйстве. Все беловерцы стали осознавать себя единой общиной и одной этнической семьей, что сплотило и укрепило весь Алтайский Улус, состоявший из семи дючин-отоков. Более гибкий и динамичный, а главное — сплоченный и единый, по сравнению со старым шаманизмом, «ак янг» успешно справился с вызовом времени. Выработка особой, коллективистской формы обрядовых песнопений — «ойойым» — возвестило о небывалом: произошло духовное преображение народа. Отныне он готов мужественно и стойко встретить все битвы и бури грядущего века — в эпоху помутнений и помрачений разума. Все, что пришло в горы и долины Алтая потом, мы знаем из нашей недавней истории и политики. Но оценка дается по конечному результату, а он неоспорим. На исходе XX века мы видим, что алтайский национальный дух и традиции, религию и культуру, язьж и сам этнический массив в наибольшей степени сумели уберечь и сохранить, более того, развить и приумножить только там, где успешно распространился, взяв под крыло Учения свой народ, «ак янг» — святая вера, данная самим Алтай-Кудаем Ак-Бурканом.
Отныне не следует допускать противопоставления ипостасей нашей общей религии на «кара янг» и «ак янг». Период диспутов давным-давно миновал. В алтайской религиозно-философской системе они соотносимы меж собой подобно Ветхому и Новому Завету. Народ, озаренный и вдохновленный божественным Духом, избрал свое Учение сам на вечном пути к Богу.
***
И в который раз уже, как это было не раз за эти годы и годы, пред моим мысленным взором предстала пустынная долина Куйума.
Это было около двадцати лет назад, причем заехал я туда как бы по чистой случайности. В связи с приближающимся 30-летием Победы советского народа в Великой Отечественной войне по всем районам и аймакам отправлялись летучие бригады, так называемые агитпоезда. А я был в ту пору, конечно, молодой и неуемный, одержим был желанием ездить и ездить, побывать непременно в самых дальних урочищах и стоянках, маленьких, позабытых богом и людьми деревушках. Была жажда новых встреч и знакомств, узнавания просторов и далей нашей родной земли. Естественно, я использовал любую возможность такой поездки, тем паче иные, обремененные семьей и службой, маститые люди как-то избегали, казалось, пустых и ненужных им встреч, такого времяпровождения. Понятно, что за такие встречи никаких гонораров не предполагалось и книжка без очереди в план никоим образом не попадала, так зачем же попусту хлопоты? Резон,, возможно, был. Но моя правда заключалась в другом. Я приобретал и правильно делал. Последующие годы доказали мне самому мою правоту. Жаль, что все еще и не во всех уголках побывал, а еще более — что редко приходится встречаться с людьми. Но тогда когда писать? А вот такая суета, она что, предполагает и располагает, особенно в нынешние-то времена, к писательским и научным занятиям? Раньше-то у нас негусто было, а ныне разве проживешь таким трудом? Но если вдуматься, если принять во внимание то, как жили и творили поэты и ученые других стран и эпох — им, что, легче было? Да никаких регулярных литературных заработков, как не было и своих профессиональных творческих союзов. Жили тем, что Бог пошлет. Не спонсорством, но высоким покровительством и вниманием царственных и сановных особ, как правило, образованных и умеющих ценить ум и талант. Не в пример нынешним!
Что и говорить, молодость, горячая кровь! Настояли на поездке в Куйум, хотя серая хмарь, предвесенняя распутица не располагали к поездке. Тут бы поближе да в теплом клубе или конторе. Поехали вместе с критиком Валерием Чичиновым. Мы знали, что значит Куйум для нашей литературы и искусства. Слышали еще, что где-то в глубинах этой долины похоронен композитор А. В. Анохин. В те годы как-то не модно было говорить о религии да еще о шаманизме. Предрассудки и пережитки прошлого не поощрялись и мало занимали умы местной творческой интеллигенции. Для тогдашних властей место это было Богом забытое, никчемное. Неперспективное, так сказать, селеньице да и народу там, раз- два и обчелся, все переехали, остались недотепы какие-то, которые как-то живут, чем-то пробавляются, то охотой промышляют втихаря, то коней пасут совхозных.
Местами еще лежал снег, было и ветрено, и холодно, оттого как-то неуютно на душе. Дорога долго петляла по ухабам и рытвинам. Да что за рассказ о дорожных каких-то ощущениях, словно кому-то интересно это, али я не местный человек, а залетный какой-то журналист или европейский путешественник эдак середины прошлого века, чтоб бахваляться и упиваться собственным мужеством и решимостью — к туземцам заехал!
Мы побывали лишь в нижней, заселенной части Куйума, там и сям стояло около десятка-два домов, точнее избушек старой поры. Выступали там, кажется, в-здании бывшей школы. Помню, распространяли книги — алтайскую литературу, из склада книжного магазина в Эликманаре. Брали, но как-то вяло, без огонька и задора. И это на родине Павла Кучияка, Чалчыка Чунижекова! А чему было удивляться да еще в ту пору — сторона-то какая, закатунская, духа алтайского почти нет, а в школах детишек языку родному не обучают, а такое обстоятельство выяснялось повсеместно, где мы ни побывали — в Уожане, Эдигане, Узнезе, Чопоше, Куюсе. Кроме Бешпельтира нигде язык алтайский был не в чести. Хотя и прошло с тех пор двадцать лет да на карте мира появилась Республика Алтай, а много ли в этой области изменилось у нас к лучшему? Запомнилась женщина-молодайка. В лисьей алтайской шапке, сразу было видно, что нездешняя, спросили — родом из Бешской долины, замуж сюда вышла. Вот она-то и оказалась ревнительницей возрождения родного языка и народных обычаев.
А что потомки знаменитого кама Сапыра, прославленного по всей округе?..
А куда ж подевались, возникает вопрос, многочисленные жители этой некогда достославной долины? Из Куйумской сокровищницы в свое время немало почерпнули известные всем корифеи науки — Потапов, Анохин, Баскаков, Коптелов. Долина эта дала немало именитых людей, известных на Алтае. Но сами люди-то где? Где куйумский народ? Ушли, утекли. Разъехались по всем весям и аймакам. Больше всего их в нашей Улале, то бишь в столице.
И сидит оглохший от контузии в Австрии Туянин Санат, сын кама Сапыра, в своей избушке, подкладывает маралятины, угощает да рассказывает о своем житье-бытье. Возле него копошились младшие сыновья — от другой жены. А всего детей у него, как выяснилось, шестнадцать. И эта, неслыханная даже по тем временам цифра, поразила мое воображение так, что застряла надолго в памяти. В молодые годы он был могучий мужчина, так загонял на лыжах по глубокому насту марала, что, догнав, заскакивал на него верхом и закалывал ножом. Настоящий охотник! И на войне он был славный труженик. Центральная усадьба совхоза там внизу, в Узнезе, — узкой прикатунской полосе, а здесь, где простор и приволье для хозяйствования, все заброшено. Некогда в этой долине было три крупных поселения, а ныне? Всего ничего. Эти дворы — остатки разъехавшейся деревни. Сколько вот по стране разорили таких мест! Сколько порушено родовых гнезд и вековых традиций! Вот из-за такого оскудения глубинной России и закончила бесславно свое существование Великая Система, оказавшись самоубийцей. Все делалось как бы нарочито для того, чтобы иссяк, ослаб вечный источник жизни и духа страны — деревня, урочище, стойбище, аул...
И все-таки! Корень-то остался. Вот он, корень! Санат с малыми сыновьями. Даст бог, и этот корень пустит побеги...
Спустя несколько лет, уже в читальных залах Ленинки и Исторички, в тесных комнатках, которые я снимал, как птица хоронящаяся возле опушки Большого Леса, то на Мичуринском проспекте, то в Очаково, в подмосковном Переделкине или Лукино не раз вспоминал их, сыновей Саната. Даже в цикл стихов включил их образы, дополнив вычитанным в работах и трудах Анохина и Баскакова, Потапова и Никифорова.
Почему не в родную Каракольскую, во всяком случае Урсульскую, а именно Куйумскую долину я перенес место действия «Гимнов Земли и Воды», то есть произведений охотничье-обрядовой, по существу пантеистически-шаманистской поэзии? Ответ, думаю, станет понятным, если сообщу, что там, в Каракольской долине, куда всегда влекло Чороса Гуркина, Павла Кучияка, хотя они сами были уроженцы этих мест, народ исключительно бурханистского вероисповедания и живет он там густо, крепко держась своего. Это моя родина, и этим уже все сказано. Все равно что я сам. А во-вторых, именно памятуя ту первую, памятную встречу я задался оживить дух, дремлющий или впавший в сонное забытье дух Куйумской долины, вызвать интерес к ней, чтобы знал и помнил народ об одном из некогда славных очагов нашей культуры и духовности. Затем, что немаловажно для самой собственно задачи этого цикла, в моих краях нет, скажем, ветхозаветных традиций, восходящих к древнему культу гор и рек, почитанию шаманистских духов, непременных спутников всяческой поэзии и искусства.
Дух Каракольской долины, дух Уч-Сумера велик и прекрасен, но это другой дух, имеющий пуповину в нагорьях Тибета и просторах Хангая. А в Куйуме явственней и ближе, как впрочем и в Улагане, сознаешь свою взаимосвязь с извечными духами земель и вод.
Когда мы были в Куйуме, нам показали место, где некогда жила единственная найманская семья. Это было стойбище рода Кучияков. Я ушам не поверил, враз навострился, когда, наряду с выговором «тайка» вместо привычного «тайга», в устах Саната прозвучало «найман», а не «майман». Сохранилось все же в алтайском лексиконе старинное «найман» — от оно и доказательство! В первый раз, также несколько лет назад, еще в студенческие годы я услышал в разговоре нашей первой киноактрисы Яйкан Тугиной, проживающей в Москве, выражение «найман». Но тогда подумалось, что она, бывавшая в киргизской и казахской среде, могла позаимствовать оттуда, из родственных и близких языков. Нет, значит, все же наше, свое слово. А попробуй нынешним «майманам» докажи, объясни, что они за последние сто лет исказили собственный этноним — поди, будут спорить с пеной у рта, не соглашаясь и не принимая свое, родное. Такая вот трагедия, обыденный в общем-то исторический случай — отрываясь от корней, люди постепенно перестают ощущать почву под ногами. Не терплю невежества, особенно патриархально-кондового. Присущего в особенной мере нынешнему поколению — невежество полуобразованщины, а потому агрессивное и нетерпимое к знанию...
Найманов, как насельников, в этой долине ныне нет. И это тоже, пожалуй, характерная особенность долины как последнего шаманистского региона. Да, найманы некогда пребывали в Прикатунье. Жили они, судя по их прозвищу-дразнилке, в районе от Чемала до Куу (Кубу Куюса) — верхней, вольготной для скотоводства части долины. Тут они, видать, вступили в стычку с шаманистами, поскольку, как повествуется в предании, осерчав сильно, отрубили голову зятю своему — Текию, который был кам, да и засунули ее в золу. От каких времен идут эти отголоски былых религиозных и мировоззренческих противоборств? Найманы ведь еще на самой изначальной стадии своего появления на анналах центральноазиатской истории вместе с соседями и сородичами своими — кереитами выступают в качестве господ Центральной и Западной части нынешней Монголии и придерживались они «белой веры» — несторианства. Именно так повествуют источники, европейские и восточные. И потому, уже во времена второго монгольского императора Угэдэй-каана найманы, оби¬тавшие по Алтаю и Семиречью, также упоминаются в качестве несториан. Не оттуда ли идет еще одно упоминание, что какая-то их группа состояла при дворе Ойрот-хана в качестве винокуров, судя по сообщению, приводимому о. К. Соколовым, Урсульским миссионером?
Алтайские найманы сыграли значительную роль в великой трансформации шаманизма, хотя внешне, как участники грандиозного действа, разыгравшегося летом 1904 года в виде стремительного и всеохватывающего движения духовной «реконкисты», остались как бы в тени. И тем не менее достоверно известно ныне, что движение зародилось в Урсульской долине, откуда распространилось по всему Центральному Алтаю — исконной обители «кан-каракольских калмыков» и южных теленгитов. И возникло оно вовсе неслучайно там, где жили и учили народ свой свету и добру, любви и милосердию сыновья мудрого правителя Солтона — мудрец-философ, златоуст-певец, смекалистый умелец и отважный воин- удалец, там, где, на земле, осененной светом трех святых вершин — Ял- Мёнку, Уч-Сумера и Кадын-Баши, затерялись следы легендарного Далай-ламы VI...
Так что такое «белая вера» и чего в ней больше? Алтайского буддизма или же реформированного шаманизма? И в каком отношении это находится по отношению к христианству - ортодоксальному православию и средневековому несторианству? Кроме того, не следует забывать о долгом сожительстве на этой же территории, а следовательно и духовных контактах, старообрядчества с верованиями алтайцев, их несомненном и продуктивном взаимовлиянии. Также не следует упускать из виду долгих бесед за кругленьким столиком в алтайской войлочной юрте заезжих мусульман — татарских торговцев из Бийска и Томска, казахских караванщиков с той и этой стороны Алтая. И возможно ли противополагать сына к отцу, деда к племяннику и внуку? В «белой вере» содержатся значительные компоненты этих религиозно-философских систем, которые развивались бок о бок в горах и степях Центральной Азии, зачастую переплетаясь и сливаясь, а временами сосуществуя, не менее тысячи лет, но не в виде подогнанных механически отдельных блоков или арифметических слагаемых. Это — не легкий коктейль, это органический, нерасчленимый на составные части, сплав.
Не происки мифических «японских агентов», а вполне реальный исход из Лхассы на север в Ургу, вследствие английского вторжения в Тибет буддийского первосвященника лежит в основе поступившей на Алтай вести о грядущем пришествии Ригден-Джапо-хана — владыки Шамбалы. Улавливаете созвучие — Джапо-хан и «Япон-хан»? «Буурыл-Токой» — вроде как нечто похожее на «Токио» слышится, а между тем это давно всем известная географическая местность на Южном Алтае, в истоках Иртыша — название знакомое всем кочевникам от Кобдо до Усть-Каменогорска и Семипалатинска. А для многих алтайцев, в особенности найманов, это земля, которую их принудили покинуть в результате маньчжурско-джунгарской войны в самой середине XVIII века. Следовательно, в центральной части Алтая, вблизи русской пограничной линии, они оказались в ту пору в качестве беженцев. А все беженцы, как известно, мечтают о возвращении на родину, в свои родные места. И не их вина в том, что их страна вдруг исчезла с карты тогдашнего мира, как, например, ныне Советский Союз, Алтай же был поделен и разделен границами двух великих империй — России и Китая. Как ныне, спустя два с половиной столетия, уже границами четырех государств. О возвращении на места, ставшие территорией сопредельного государства, с тех пор невозможно стало вести речь. Разве что в песнях мечталось да грезилось.
И вот, когда земельные притеснения, социально-экономические беды, религиозно-духовное насилие и финансовый гнет, нахлынув на Алтай разом, довели народ до самого края отчаяния и беспредела, сделав жизнь кочевнику-тюрку в родном Алтае поистине невыносимой, по бедным урочищам, задавленным нуждой и нищетой, прокатилась весть об ожидаемом чуде — пришествии долгожданного Мессии — избавителя от зол и бед, своего рода Гэсэр-хана, истолкованного в мифического Ойрот-хана. Сердца людей озарила искорка надежды — а не наступает ли впрямь новый век. Чем черт, как говорится, не шутит... Был Ойрот да сплыл. Кто знает, может, и Муклай-каан того... Какая-то война далеко на востоке, какой- то неизвестный Япон-царь там громит Белого царя. Революция. Всякое слышится и мерещится бедному кочевнику...
Беженцам положено мечтать. Даже если ожидания растягиваются не на одно поколение. А ведь минуло нимало-немного как полтора столетия. Географические представления притупились, стали обрастать легендарными чертами и покрываться дымкой и маревом... Песни, легенды, моления, воспоминания. Там Буурыл-Токой, там и золотые купола Сары-сумэ — буддииского монастыря на оставленной в лихую годину родном юрте...
Вот бы на таких аспектах и сосредоточить внимание, отказавшись раз и навсегда от бессмысленных усилий, сродни труду Сизифа, по изобли¬чению «бурханизма», когда сам наш народ сделал осознанный выбор и наилучшим образом давным-давно соединил и примирил все струи в один целостный поток. И как все-таки жаль, что алтайская мифология, ее основные духовно-нравственные приоритеты, внутренние, сущностные опоры, прямо скажем, вследствие длительного, перманентно политизируемого подхода, не в последнюю очередь из-за плохо скрываемой неприязни и неприятия «белой веры» как равноценной стороны в религиозно- философском диспуте, не изучены и не распознаны до конца. Надо также признать, что на самом деле, на протяжении всего изучаемого периода мы, как этнос, как духовная и языковая субстанция, являлись для многих всего-навсего лишь предметом этнографического, лингвистического и тему подобного интереса. Когда, не считаясь ни с нашим достоинством и честью, ни с нашими национальными чаяниями, позволялись — кому не лень — грубые и высокомерные сентенции и нотации, а то и просто дикие и невежественные разглагольствования по поводу самого святого и сокровенного, что есть в нас — нашей веры, имеющей многовековые традиции и ценности, ни в чем не уступающие в познании и осмыслении окружающего мира, в понимании глубинной сути вещей и смысла жизни прутам религиозно-философским учениям. Попирались не только права человека, но и жизненные интересы народа. Какая свобода совести, какого ждать уважения к чужой душе и вере, когда сами ученые — историки и этнографы, тюркологи и религиеведы, философы и востоковеды — были обращены в научную обслугу невежественных бюрократов и самодурству¬ющих управителей, представлявших собой неумолимое войско железной Системы, вооруженной и оснащенной сверхфанатичной идеологией и неслыханным аппаратом принуждения и подавления. Бедные головки, мечтавших о родной земле «Буурыл-Токой» и воспевавших Ригден-Джапо-хана — избавителя от бед и зол, «Ойрот-хана»! Дурно понятый алтайский и худой перевод сослужили вам плохую службу. Вот она, трагедия безвинного народа, о, жрецы науки и служители муз! Кому—диссертации и звания, а кому — горе и слезы!..
В христианстве — это грех великий на душу. В буддийском понимании — усугубление и ухудшение кармы. А по шаманизму — проклятие на корень-род свой. Не потому ли многие исследователи так и не сумели, как ни пытались с великим усердием, познать внутренние загадки алтайской души? А как иные из них кончили дни свои? — только что нам из того...
Признаться, только за последнее время начал я призадумываться над тем. почему же мало кто из тогдашних светил сибирской науки, за исключением, пожалуй, Дм. Клеменца, сумел правильно, по-научному среагировать на зарождение нового феномена в духовном бытие Алтая. Буквально на глазах у образованной части общества происходило нечто необычное — религиозный перелом. Подобное случается ведь не каждый день и не каждый даже век. Вдруг, среди ясного неба в душах внешне мало чем примечательных, оборванных и забитых «калмыков» Алтайских гор вспыхнула искорка. Что, божья искорка, хотите уверить, у идолопоклонников? Да полноте, господа, не смешите!
Растерянность миссионеров вполне понятна — вот тебе и труды, ус¬пехи, и непрерывные приобретения! 75 лет неустанной деятельности во благо Веры Христовой в недрах языческого Алтая! Какой-то там темный пастух выступил с проповедью — и все рушится, новокрещенные отступаются, переходят в невесть откуда взявшуюся ересь — «новую веру»... Объясним и страх, и гнев местного начальства; тут война с Японией, революция на пороге, а под боком ни с того, ни с сего «калмычишки» закопошились, бунтовать зачали!
Из «внешних» исследователей и толкователей алтайской религии к пониманию сути бурханизма как закономерного духовного процесса ближе всех подошли, на мой взгляд, вплотную, Сагалаев и Шерстова. Такой качественный поворот в осмыслении внутреннего преображения алтай¬ского народа был, безусловно, необходимым. Более того, неизбежным. Мешали только тенета официальной идеологии, накинутые на полузапретную тему да клевета и политический поклеп, ведущие начало с миссионерских «Отчетов» и некритично усвоенные последующими авторами. Очень хотелось бы, чтобы многоуважаемый патриарх Л. П. Потапов от «Алтайского шаманизма» перешел в конце концов к «Алтайскому бурханизму» для достойного завершения своих изысканий на этом глобальном, жизненноважном для дальнейших судеб духовности Алтая, направлении. Ведь не убоялся же он на склоне лет своих мужественно выступить в защиту природы и народа Алтая от посягательств промышленных монстров. Будущее поколение алтайцев будет особо признательно ему, если он признает приоритеты бурханизма в качестве национальной религии, имеющей все возможности для саморазвития и укрепления в условиях надвигающегося XXI века.
В связи с новым состоянием общества возникает совершенно настоятельная необходимость переосмысления пройденного нами пути, следовательно, встает вопрос об инвентаризации всех имеющихся ценностей Алтая. Было бы, конечно, замечательно, в связи с вышеизложенным, будь проявлен надлежащий государственный подход. Если бы вопросу был придан неотложный правительственный характер. Причем точку отсчета следовало бы начать не с привычных хозяйственно-экономических, материально-технических параметров, а с непреходящих и нетленных. То есть с безусловного приоритета духовных ценностей в условиях становления и строительства Республики Алтай. Кстати, не следовало бы забывать и отбрасывать опыт автономной области, а он немалый. Следовало бы оценить и взвесить все упущения и ошибки, достижения и наработки за 70 лет. А поскольку республика возникла не на пустом месте, поначалу надо было бы подтвердить свою правопреемственность как единственной наследницы на все ее немалое достояние.
Но кто и как должен организовать столь масштабную работу, как не конкретный правительственный орган, своего рода «мозговой центр», которому должны быть приданы соответствующие статуту функции и полномочия со всеми надлежащими научными учреждениями и техническими возможностями. Поначалу достаточно образовать целостную рабо¬чую группу для переучета и систематизации ценностей как дооктябрьского, так и советского времени с тем, чтобы определить, что следует оставить, а что взять в будущее, которое, конечно, не за горами. Справедливости ради надо отметить, что, правда, такой подвижки в умах по отношению к своему духовному и культурному наследию пока еще не замечается в России в целом, если под нею разуметь прежде всего Москву как центр. Но особенность нынешнего этапа в том и заключается, что в современном мире тот преуспевает, кто смелее и решительнее расстается с былыми комплексами неполноценности, периферийности и провинциализма. За деревьями необходимо видеть лес, а за Тугаей — весь мир. Ведь мы живем в горах Алтая и оттого хорошо знаем, что с малых ручейков, стекающих с ледников, начинаются большие реки. Большая европейская наука зарождалась в свое время в маленьких и тихих городках. Коммуникативные возможности современного мира облегчают наши задачи. Есть сферы науки, где мы безусловно сможем преуспевать. Это как раз области духа и философии, экологии и поэзии, искусства и энергетики.
Но оглядываюсь по сторонам, осматриваюсь по горам и рекам, и пока еще мало вижу батыров духа, способных к такому подвигу. Замечаю с горечью: нет, не готовили в свое время у нас полнокровную интеллиген¬цию к столь ответственному занятию да и сейчас не задумываются над ее высоким предназначением. Все жалуются на нехватку средств да нехватку финансов. Да в деньгах ли все дело! А между тем миллионы бросают на ветер да на побрякушки для туземных услад и утех... И много ли науке и печати надо, а польза какая!
И вот в чем еще беда. Много у нас ныне «остепененных» — прямое наследие последних лет советской поры, когда во всем гнались за количеством, а не качеством, — но мало ученых. Почти нет концептуалистов. И совсем даже нет мыслителей, как нет интеллигенции в виде целостного слоя населения, который обладал бы комплексными познаниями обще-национального масштаба. Немало у нас умных голов. Да вот некому их сплотить да направить на целенаправленное осмысление перспектив «глубокого прошлого и великого будущего Алтая».
И есть ли, существует у нас наука как проявление национального духа и мысли, скажем, так, как алтайская литература и алтайское искусство? Имеет ли она свои, отличительные от тех или других, наработки и дости¬жения? Свои имена и авторитеты — видные и слышимые, признанные в своей среде и сфере как, например, фольклорист и эпосовед С. С. Суразаков?
Надо, конечно, уважать своих научных руководителей и ученых-наставников, но нельзя всю жизнь ходить в учениках и подмастерьях, не имея своих взглядов и позиций. Шаман без бубна — это не шаман. Тот не ученый, кто не имеет мыслительных, аналитических способностей. Гирлянды из цитат без собственных позиций — это не цветы живые духа.
Разумеется, я мог бы написать в академическом стиле обычное послесловие — достаточно стандартное и достаточно холодное, тем более материал знаю не понаслышке и не по верхушкам. Только не могу позволить себе такой отстраненный и чужой взгляд — для меня это не просто тексты и не только памятники старой, ушедшей в прошлое культуры.
Вот, посмотрите, как же это так получилось, что к сегодняшнему дню нет у нас ни одного своего солидного авторитета по алтайскому шаманизму. Ну, просто обычного, как говорят, узкого специалиста. И по бурханизму. По местным культам. По истории христианизации. По взаимодействию религий и культур в пространственно-временном отношении — разве двадцать пять веков наши прямые и отдаленные предки пребывали на пустом месте? Почему всеми этими вопросами занимаются, а следовательно, ведают, выносят вердикты специалисты извне? Какое табу, как проклятие, тяготело над нами в течение всех этих десятилетий? Причины внешние, политические обстоятельства вполне объяснимы, они понятны, как божий день. Да, невозможно было заикнуться ученому-алтайцу о шаманизме — ему тут же припечатали бы оживление «пережитков прошлого». Бурханизмом заниматься было крайне опасно просто физически — тут же угодил бы в «японские агенты». И головы, ей-богу, не сносить. Позволено было выпускать лишь брошюры «о реакционной сущности шаманизма и бурханизма». То же самое о православии, исламе в Горном Алтае. Похоже, и казахов в упор не воспринимали как носителей мусульманского образа жизни и культуры. Короче, так все оно и было в период государственной монополии КПСС. Но это — лишь одна сторона правды.
А другая правда заключается в том, что существовала и существует по сей день причина внутренняя — она в нас самих, в особенностях нашей внутренней натуры и характера. Кто, собственно говоря, не давал нам, особенно в 80-е годы, когда идеологический пресс носил чисто символический характер и любой умный режиссер или писатель легко обходил препоны цензуры, заняться углубленным, подлинно научным изучением, скажем, шаманизма? Причем не только и не столько с этнографической стороны, но, к примеру, в отношении психотерапии, внушения и гипноза?
С точки зрения искусства, театра, пластики, музыки и пения? Где текстологическое, филологическое изучение блестящих образцов шаманской поэзии? А космогония? Философия? Экология! Этот перечень можно продолжить... Мы не занимались даже сбором и систематизацией просто текстов духовных памятников, не говоря о сопоставительном изучении на стыке других сфер и наук. Что и говорить, путы на Ногах, пелена на глазах, и мрак души, как тьма египетская... Душили и продолжают душить косность, невежество, бездуховность.
Видимо. так нужно было, чтобы, прежде чем приняться за осмысление соотношения шаманизма и бурханизма как составляющих частей нашей духовности. когда общественная мысль на Алтае с началом 90-х годов напряженно пульсирует в поисках выработки путей развития национальной идеи и определения своего места в этом бурном, меняющемся мире, - я должен был вновь соприкоснуться с шаманизмом как с субстратом алтайской религии. Я должен был вновь оказаться в Куйуме, добраться до места, где под густой, раскидистой зеленью деревьев, как бы слившись с землей, стихией, природой, покоится могила А. В. Анохина. Я мчался, пол-Алтая, как вдруг оказался там, сам того не зная, не ожидая. Вышло так, что я бежал почти двадцать лет, мотало меня везде и всюду, не привело сюда. Привело меня к осознанию тяжкой потребности духовного преображения. Как народа, так и — прежде всего — самого себя. Но слишком глубоки в нас стихия и природа — в этом и сила, в этом же и все проблемы алтайского национального духа, натуры и характера.
А В. Анохин — один из редких исследователей духовной культуры - Алтая. который по-настоящему, пожалуй, постиг, познал его потаенную, сокровенную суть. Оттого он и тут лежит, что сроднился, сблизился с алтайскими духами так, что они причислили его к себе. Он несомненно верил в них и жил с ними, соответственно, соотносясь с ними, советуясь во всех своих жизненных обстоятельствах и превратностях. Земля Алтая забрала в себя бренное тело А. В. Анохина и, значит, соединила его душу как частицу с собой.
Дух Алтая и вечен, и велик. Ниоткуда не приходил, как говорится, и никуда не уходил. Бытие его не подвластно ни Времени, ни Пространству, а тем более людям, оно всевечно.
Может ли правоверный араб-мусульманин понять правильно чувства своих «джахилийских» предков, непросвещенных, как он убежден, светом Ислама, словом Пророка? Современному персу чуждо поклонение огню, но этот святой Огонь Заратустры горел тысячи лет на плоскогорьях Ирана, освещая путь поколений и династий. Способен ли фанатик от православия признать языческую мифологию Древней Руси в качестве первоосновы русского национального духа и народной традиционной культуры? Алчные и невежественные конкистадоры завоевали и растоптали Индейскую Америку, но древние индейские духи все же побороли испанскую цивилизацию, свидетельством тому появление и расцвет необычайной латино-американской культуры как сплава и синтеза трех различных начал — европейского, американского и африканского.
Дух Алтая, так всели в потомков мощь и силу, чтоб несли они, не теряя ни при нынешней смуте, ни при будущих испытаниях, веру и свет твоей Истины как суть твоих этических, этнических начал, оборони и защити от внешних напастей и внутренней пагубы! Дай выковать пояс — простой надежный — между нами и миром, между обществом и природой, между стихией и человеком, между живым духом и бездушной антикультурой, между прошлым и будущим, между Словом и Делом!
И весь смысл любых последующих религиозно-философских тран-сформаций нашего общественного сознания заключается в возможностях духовного оснащения народа. Не погибает лишь тот, кто успевает преоб-разиться в соответствии с духом времени. И не следует тешить себя иллюзиями, что в истории развития человеческих сообществ будут некие исключения из всеобщих правил. Следовало бы и нам, как потомкам, помнить всегда о печальной участи младенческих народов и всех их варварских, самодурствующих владык, не понимавших или же не обращавших вовремя должного внимания на необходимость укрепления в народе прежде всего его собственных духовных начал. Иначе духи предков лишают их покровительства и защиты, они становятся безоружными и беззащитными против лести и порока, неги и роскоши, лжи и коварства, стяжательства и накопительства. Слишком большая роскошь пребывать в вековом этническом сиротстве и духовном малолетстве.
Тот потенциал духовного наследия, который мы имеем, позволяет нам развернуться навстречу новой, нарождающейся духовно-экологической цивилизации, наступающей на смену нынешнему, технотронному веку, чей путь оказался тупиковым в масштабах всего человечества в условиях все большего, необратимого оскудения сырьевых запасов Земного шара. Оттого нам дается важнейший шанс. Для осознания этого с нашей стороны требуется системный подход к собственному духовному наследию, которое может оказаться в конечном счете одной из важнейших составляющих этой будущей цивилизации.
Именно в этом суть духовной реанимации Алтая.
ТОДОШ БРОНТОЙ. Август-сентябрь, 1994 г. По горам и рекам Алтая: Улалу-Майма — Катунь — Урсул — Чуй — Кобдо. Ала-Бабурган — Ял-Мёнку — Уч-Сумер — Кадын- Башы Кан Алтай — Ирбисту — Табын-Богдо.
